Однажды, холодной зимней ночью, когда Сова еще сидела на дубе одна, к ней пришел старый и мудрый Лис. Он приходил ко многим и ни к кому в частности, потому что приходил не говорить, а молчать - так, как умеют молчать только старые хитрые Лисы, вопросительно.
- Ну что ты от меня хочешь? - вздохнула Сова, недовольно нахохлилась. - Я сижу тут одна. Мне хорошо одной. Не надо со мной молчать.
Лис фыркнул, лег в снег у корней дуба, прижмурил смеющиеся глаза. Сова оскорбленно спорхнула на ветку ниже.
- Ну хорошо, - она немного потопталась, нахохлилась посильнее и распахнула свои звездные глаза. - Когда-то давно, когда у солнца было имя, ходил по листве человек. Старенький, сухонький старичок с круглым грязным пенсне, всегда свисавшим из кармана его пиджака. Он появлялся в темные, ненастные ночи на улицах больших городов, прятался в подворотнях и ждал - долго, терпеливо, как большой паук на краю кружевной паутины. Он смотрел в ночь, и ночь оберегала его; он давал ветру взятки, и ветер тушил фонари - тогда наступала тьма. Редкие прохожие брели во мраке, задыхаясь под дождем, и он, радостный, шептал из им: "Давайте я вас провожу?" Надевал пенсне, брал за руки и шел вперед, упоенный собственной силой. Когда же вновь загорались мерцающие фонари и всходило солнце, у которого было имя, он запускал крючковатые пальцы в грудь своим жертвам и завтракал их сердцами. Лесные нарекли его Кошмар.
Сова замолчала. Качались изогнутые ветви деревьев - будто в напоминание о руках в груди и липком поте на простынях; звенели засохшие старые травы, коричнево-снежные, ломкие, хрупкие. Сова не стала продолжать свою сказку и недовольно покосилась вниз, раздосадованная, что визитер все еще здесь.
- Доволен? - спросила она.
Лис ничего не ответил - он ведь приходил сюда только молчать - и повернул голову к востоку, где за темными снеговыми тучами вставало солнце, у которого когда-то было имя.
- Ну что ты от меня хочешь? - вздохнула Сова, недовольно нахохлилась. - Я сижу тут одна. Мне хорошо одной. Не надо со мной молчать.
Лис фыркнул, лег в снег у корней дуба, прижмурил смеющиеся глаза. Сова оскорбленно спорхнула на ветку ниже.
- Ну хорошо, - она немного потопталась, нахохлилась посильнее и распахнула свои звездные глаза. - Когда-то давно, когда у солнца было имя, ходил по листве человек. Старенький, сухонький старичок с круглым грязным пенсне, всегда свисавшим из кармана его пиджака. Он появлялся в темные, ненастные ночи на улицах больших городов, прятался в подворотнях и ждал - долго, терпеливо, как большой паук на краю кружевной паутины. Он смотрел в ночь, и ночь оберегала его; он давал ветру взятки, и ветер тушил фонари - тогда наступала тьма. Редкие прохожие брели во мраке, задыхаясь под дождем, и он, радостный, шептал из им: "Давайте я вас провожу?" Надевал пенсне, брал за руки и шел вперед, упоенный собственной силой. Когда же вновь загорались мерцающие фонари и всходило солнце, у которого было имя, он запускал крючковатые пальцы в грудь своим жертвам и завтракал их сердцами. Лесные нарекли его Кошмар.
Сова замолчала. Качались изогнутые ветви деревьев - будто в напоминание о руках в груди и липком поте на простынях; звенели засохшие старые травы, коричнево-снежные, ломкие, хрупкие. Сова не стала продолжать свою сказку и недовольно покосилась вниз, раздосадованная, что визитер все еще здесь.
- Доволен? - спросила она.
Лис ничего не ответил - он ведь приходил сюда только молчать - и повернул голову к востоку, где за темными снеговыми тучами вставало солнце, у которого когда-то было имя.